Исчезнувшие профессии 20 века

Профессии прошлого

ПОВИВАЛЬНЫЕ БАБКИ. Хотите верьте, хотите нет, но по официальным статистическим данным начала истекающего столетия в Кобринском уезде с населением 180 тысяч практиковала одна профессиональная акушерка. Естественно, круг её деятельности был крайне ограничен и практически низводился до городской черты. Испокон веков родовспомогательной деятельностью занимались многочисленные и многоопытные бабки-повитухи, пожизненно подвизавшиеся на столь доходном поприще в городе и деревне. Поскольку они традиционно игнорировали само понятие «антисептика-стерильность», последствия их простодушия сказывались на высоком проценте смертных исходов для рожениц, не говоря уже об огромной гибели новорожденных.

ДОМАШНИЕ ПОРТНИХИ. Люди состоятельные — обычно таковыми у нас были благополучные помещики — нанимали домашнюю портниху на продолжительное время. Обычно незамужняя мастерица жила у заказчиков не только многие месяцы, но случалось и годы. Как правило, подбиралась многопрофильная специалистка, в известной степени даже универсал в своем деле. В ее обязанности входило обновление дамских туалетов, возрастное перешивание детской одежды, а оставшееся время посвящалось пошиву белья для всех членов семьи. Объясняется это тем, что ранее в продаже не было такого изобилия и разнообразия готовой продукции, какое появилось в последние десятилетия. РАВВИН. Так назывался иудейский священник, облаченный обычно в длиннополый сюртук и черную круглую шляпу. Его степенная долгобородая фигура на улице наряду с любопытством вызывала невольное уважение. В Кобрйне с середины минувшего столетия имелся еврейский центральный храм — синагога, аналогичный православному собору. Настоятелем был главный раввин, что соответствовало православному благочинному. Кроме того, в разных местах города и в местечках имелось немало молитвенных домов, равнозначных приходским церквям. Во главе каждого стоял раввин рангом пониже. В субботних богослужениях раввину помогал кантор-певчий. В синагоге мужчины должны были быть с покрытой головой, женщины обязательно в платках. Обязывало также строжайшее разделение полов. Помимо отправления ритуальных служб, раввин являлся безапелляционным судьёй, к которому стороны обращались за разрешением бытовых конфликтов. Широко порхала крылатая фраза в затруднительных случаях: «Пойти к рабину». Уж он-то разберется.

ПЕРЕКУПЩИКИ. В базарные и особенно в ярмарочные дни на отдаленных подступах к городу с раннего утра появлялись шустрые молодчики евреи, поджидавшие одиноких крестьянок с яичками, маслом, живностью и прочим добром. Завидев жертву, пикетчик без церемоний выхватывал из рук ошеломленной женщины груженые корзины, предлагая оптом купить все содержимое. Естественно, по выгодным для налетчика расценкам. Попытки сопротивления и вопли женщины редко отпугивали перекупщика. Опытному психологу, мастеру заговаривать зубы, обычно удавалось найти с потерпевшей общий язык, позволявший подзаработать детишкам на молочишко. Интереснее всего, что такого рода промысел считался вполне законным.

ПЕРЕПЛЁТЧИКИ. В наши дни, когда большинство книжной продукции поступает в продажу запелёнутой в переплет, с трудом верится, что стало так относительно недавно. Ранее большинству ходовой литературы на читательских полках, в том числе учебникам, для сохранности полагалось обязательно пройти через объятия тисков переплетчиков. Стандартные переплеты полагалось оклеивать «мраморной» бумагой с разводами. Тогда как более ценные для владельца издания получали прочные полотняные облачения. Состоятельные же книголюбы увлекались изысканными переплетами с золотым тиснением, с золоченным обрезом. Ныне эта профессия с многовековой традицией выродилась и обслуживает только ценные архивные документы, предназначенные для длительного хранения. РЕЗНИКИ. Некогда при городской скотобойне обязательно подвизались мясники-евреи. В их функции входил ритуальный убой скота по заветам Торы, который производился одним взмахом ножа или топора. Лишь такое мясо считалось кошерным и пригодным в пищу правоверных евреев. В противном случае мясо становилось трефным и предназначалось для гоев-иноверцев. Конкуренцию официальным мясникам составляли практикующие в самой гуще еврейского проживания, так сказать, второсортные резники. К ним обращались для убоя птицы, овец и иной мелочишки. В предвоенное время среди еврейской интеллигенции все больше встречалось вольнодумцев, позволяющих себе нарушать вековые устои, не делая разницы между трефным и кошерным. Их поражало, что соплеменники, прибывшие из восточных областей в 1939 г., за десятилетия советского гонения на религию ухитрялись сохранить верность заветам предков в отношении кошерног и трефного. КУЧЕРЫ. В не столь уж отдаленном Кобрине иметь личного кучера позволяли себе, отчасти по престижным соображениям, преуспевающие дельцы, равно как видные чиновники уездного масштаба, деятельность которых требовала частых разъездов по огромному уезду — от Иванова до Жабинки — и поэтому выездные лошади с кучером оплачивались за казенный счет. По нашим представлениям, должность кучера равнозначна «персональному шоферу». Несравненно больше профессиональных кучеров имелось в услужении богатых помещиков, державших как выходных, так и верховых лошадей. В обязанности кучеров входил уход за состоящими на их попечении лошадьми и содержание в исправном состоянии экипажей. Ну, а главное — отвезти пана, куда последует команда.

ВЫВЕСОЧНИКИ. Увы, вновь приходится в который раз применять тривиальное «в недавнем прошлом». Самые широкие народные массы знакомились с азами изобразительного искусства на центральных улицах, испещренных разномастными вывесками. Куда там до тех вдохновенных вывесочных дел мастеров нынешним эпигонам, творцам суррогатных витражей, лихо расписывающих окна магазинов бездушными геометрическими головоломками. Считаясь с огромным процентом полной неграмотности населения, в этом виде рекламы первенствующую роль положено было играть не тексту, а изображению. Не мудрствуя лукаво, вывеска должна была с первого взгляда броско заявить, «кто есть кто». На небольшом куске жести в манере ультрапримитивизма художнику предоставлялась возможность дать полную волю творческой фантазии. Поэтому, чуточку напоминая натуру, хлебная буханка, французская булка и связка баранок на одной вывеске перекликалась с лошадиной мордашкой, затянутой в хомутный корсет, — на соседней. Всевозможные виды часов, схематические рулоны ярких тканей, а рядом — лукаво улыбающаяся голова красотки, окаймленная разверстыми ножницами и щипцами для завивки, настоятельно влекла прохожего переступить порог парикмахерской. Столярные и слесарные инструменты, головные уборы, посуда, обувь, одежда, писчебумажные товары — все это в псевдореалистическом исполнении радовало взоры прохожих, придавая неповторимое своеобразие торговой рекламе. ПРЯХИ — ТКАЧИХИ. Кто бы теперь мог подумать, что еще до эвакуации кобринцев в году 1915 в мещанских семьях во всеобщем употреблении было белье, сшитое из домотканного холста собственного производства? Между тем на мещанских пригородных полосках ежегодно выращивался лён, который затем проходил через все этапы ручной обработки. Добротная куделя прялась на воркующей самопрялке (коловротке, по-местному), разгоняя скуку бесконечных осенне-зимних вечеров. Затем, обычно в предпасхальные недели, одна из тесных комнаток мещанской квартиры загромождалась самодельным ткацким станком, за которым неутомимо колдовала хозяйка, передававшая свое мастерство дочерям. Помимо обычного полотна, со станка выматывались затейливые узорчатые полотенца, скатерти, дорожки. Часть ежегодной продукции поступала в дедовские сундуки, накапливая приданое для дочерей. После использования запаса ниток станок разбирался и отлеживался до следующего сезона.

A вот что происходило у христианских антиподов в предпраздничные недели. В более состоятельных домах также начинали свою деятельность мастерицы по выпечке коронного лакомства праздничного стола — баумкухена, у нас упрощенно венчаемого банкухом. Сложная процедура его изготовления заслуживает одовоспевания. На загнетке русской печи равномерно распространялся слой раскаленных древесных угольев. Над ними на двух опорах помещался жестяный пустотелый цилиндр особой конструкции, который медленно вращался вручную. На разогретый цилиндр последовательно, слой за слоем наливалось жидковатое сверхсдобное тесто, которое подрумянивалось со всех сторон. При этом по всей поверхности возникали пупырышки, удлиняющиеся с каждым слоем. В конечном исходе аршинной высоты сдобное сооружение оправдывало свое немецкое название— дерево-пирожное, множество шишек напоминали сучья. Удачная выпечка банкуха требовала от мастерицы большого умения и труда и соответственно хорошо оплачивалась. На пасхальном столе банкух, увенчанный сахарной овечкой, царил над множеством лакомых яств в качестве непревзойденного шедевра для праздничного чревоугодия. ПОСТОЛЫ-СЕРМЯГИ. Было бы непростительно в завершение этого беглого обзора ушедших в небытие профессий обойти молчанием в одночасье исчезнувшую традиционную крестьянскую одежду Кобринщины. А ведь по ней-то издавна можно было безошибочно отличить селянина от горожанина. Впрочем, отдельные предметы, в том числе лапти, широко применялись в быту даже в пятидесятых гг. Что же касается 20-30-х, то в праздничные дни весь пригорок городской Петропавловской церкви напоминал огромную стаю гусей-лебедей. Такое впечатление производила масса крестьянок в своих неизменных белых одеяниях. Испокон веков домотканое белое полотно являлось единственной тканью не только на пошив нательного белья, но и летней верхней одежды как мужской, так и женской. Даже повседневные верхние рубахи и женские фартухи не обходились без скромных цветных украшений. Не говоря уже о праздничной одежде, богато изукрашенной вышивкой с преобладанием красных и черных расцветок. Домотканые шерстяные андараки также радовали глаз гармоничным разноцветьем. Особенным великолепием — не побоюсь такой выспренности — отличались праздничные головные уборы пожилых женщин из особо тонкого холста. Сложнейше закручиваемая вокруг головы намитка-полотенце длиной от 2 до 5 метров, заканчивалась распластаным по спине платом-мантией, производя впечатление торжественного своеобразия. Верхняя летняя одежда состояла из повседневной сермяги более грубого белого, иногда рыжеватого, сукна. А вот праздничная тонкосуконная свитка украшалась по швам и карманам затейливой вышивкой с пестрыми кисточками. Непременной принадлежностью верхней одежды служили домотканые узкие пасы-пояса ярких расцветок. Тогда как женскими головными уборами были разноцветные хустки-платки и хустынки, более солидные зимние платки, мужчины летом носили соломенные капелюхи, нередко собственного изготовления, иногда кепки, зимой же преобладали овчинные шапки. В зимний период от стужи надежно охранял длиннополый кожух. Молодежь предпочитала укороченные полукожушки, затейливо расшитые по швам. Издревле преобладающим видом сельской обувки, прослужившей вплоть до половины нашего столетия, были лыковые постолы-лапти, преимущественно своей работы. Носимые зимой и летом, с той лишь разницей, что онучи-портянки были либо суконными, либо холщовыми, которые в одном и другом варианте туго обвивались длинным шнуром. А вот валенки вследствие дороговизны не пользовались большим спросом. Далеко не каждый мог себе позволить завести раз в жизни кожаные сапоги-чоботы. Как большая ценность они могли передаваться по наследству. Надевались зачастую лишь на ближних подступах к городу, остальной же путь проделывали за спиной владельца. Сельские щеголихи принаряжались в незатейливые святочные шнурованые ботинки с высокими голенищами. Примечательная особенность: босоногие бабы обязательно пеленали голени завойками — длинными полосами белого полотна, ни дать — ни взять, солдатские обмотки. Таково в самом беглом обзоре было стандартное одеяние наших деревенских жителей почти до второй половины нынешнего века. В наши дни, увы! лишь немногие имеют об этом представление. Сохранившаяся малость изредка отлеживается еще в дедовских сундуках. Кто знает, какой редкостью теперь стали подлинные лыковые постолы, исправно служившие десяткам исчезнувших поколений. Большинство уцелевшего добришка застыло в витринах краеведческих музеев. «МОНОПОЛЬКА». В виде исключения в заключительной заметке речь пойдет не об очередной исчезнувшей профессии, а о превратностях судеб всем горожанам знакомого комплекса зданий красного кирпича в конце Советской улицы. Некогда все они в разговорной речи объединялись звучным словом «монополька». Когда в конце XIX ст. в России была введена государственная монополия на производство и продажу водочных изделий, вся продукция спиртзаводов должна была поступать на централизованую базу для дальнейшей ректификации. При крупных имениях Кобринского уезда действовало немало спиртзаводов, для приема продукции которых и была выстроена «монополька». В обширных погребах центрального одноэтажного здания хранился спирт-сырец и происходили дальнейшие операции по его переработке в «сорокаградусную». Остальные дома предназначались для обслуживающего персонала. В десятые годы XX ст. спиртные базы были упразднены, а комплекс монопольки поступил в ведение министерства просвещения. Вскоре в центральном здании разместилось четырехклассное городское училище. В двух смежных — четырехклассные мужская и женская приходские школы. Остальные дома предназначались под учительские квартиры. В середине 20-х гг. польская администрация решила использовать центральное здание под гимназию, которая до того занимала два смежных деревянных дома по ул. Траугутта (Суворова). Существенно облегчило эту задачу предложение владелицы имения Грушево, популярной польской писательницы Марии Родзевичувны, выделить значительные средства для надстройки второго этажа. В благодарность за проявленную щедрость гимназии было присвоено имя дарительницы. Постоянное число учеников платной гимназии не превышало 350-400. С осени 1939 г. в этом доме обосновалась первая в уезде СШ № 1, в ней количество учащихся перевалило за 1200. В первые дни войны рокового 1941 г. сюда был переведен из соседней больницы военнополевой госпиталь для обслуживания множества советских раненых, пострадавших во время боя у соседнего канала Боны. Вскоре оставшихся в живых раненых отправили в Брест, а здание было занято центральным органом гражданской оккупационной власти — гебитскомиссариатом. После изгнания оккупантов здание вновь стало рассадником разумного, доброго, вечного…

Мартынов, А. Профессии прошлого / А. Мартынов // Кобрин-информ. — 2010. — 16 сентября. — С. 6.